Просил кланяться Василию Степановичу Завойко, когда будет в Аяне…
Глава тридцать первая
МАША
У Гостиного ряда, куда капитан заехал на извозчике сделать покупки на дорогу, его кто-то окликнул в толпе. Обернувшись, он увидел невысокую пожилую барыню с зонтиком и в мантильке, с удивлением узнав в ней свою двоюродную сестру Марию Петровну.
— Откуда вы, сестрица? — воскликнул Невельской.
Оказалось, что она приехала в Петербург из Костромской губернии по своим делам. Мария Петровна была очень рада встретить кузена, не могла налюбоваться его формой, всплеснула руками, узнавши, что он капитан судна и пойдет в кругосветное, и просила непременно зайти к ней.
Она тут же, на улице, стала рассказывать разные костромские и галичские новости. Сказала, где остановилась и что нынче вместе с ней поедет домой дочка сестрицы Александры Петровны из Галича, весной окончившая Смольный институт.
— У меня на руках покуда, — говорила Мария Петровна. — Ждет не дождется, когда поедем… Пока училась, денег-то им не давали на руки, накопила своего капиталу сто тридцать семь рублей да купила модное фортепиано. И все сидит играет да играет… А такая красавица, и училась лучше всех, а уж как вышивает… Зайдите, зайдите, братец, очень вам понравится. Саша прислала ей три шерстяных отреза на платье. Брала у коробейников… а она и смотреть не хочет… — И сестрица, скривив лицо, пожала плечами.
Расставшись с Марией Петровной, капитан решил, что зайдет к ней непременно. Он знал, что сестрица, как о ней говорили, особа скупая, сварливая и жестокого нрава, и подумал, что, верно, девушке с ней несладко. Отца у Маши нет, мать небогата, хотя и владеет имением. Судя по тому, что Александра Петровна прислала дочке три отреза, взятых у коробейников, она плохо представляла себе, какова дочь ее, закончившая Смольный, дочь, с которой девять лет она прожила в разлуке.
Машу капитан никогда не видел, но ему стало жаль эту бедную девушку, и он непременно решил навестить ее и, может быть, постараться помочь. «Однако она молодчина, — подумал он, — если купила фортепиано».
Из Смольного-то к матери в Галич, каково ей там будет! А Мария Петровна с ее разговорами про тяжбы и с ее беготней по департаментам напомнила многое, чего насмотрелся он еще в детстве.
Через день капитан приехал к Марии Петровне.
* * *
Видимо, по скупости своей сестрица снимала такую темную квартиру, что, войдя, Геннадий Иванович не сразу рассмотрел, куда попал. Пахло пригоревшей кашей.
— Ах, это ты, красавец наш! — громко заговорила, встречая его, принаряженная сестрица.
Смольнянка Маша, высокая, стройная девушка, подала руку капитану и присела. Казалось, что она тут совершенно ни к чему и казалась полной противоположностью тетке и хозяйке, которые захлопотали и засуетились, едва капитан ступил через порог.
— Ваш дядюшка, Геннадий Иванович Невельской! — отрекомендовался капитан. — Прошу любить и жаловать… — шутливо добавил он. — Да вы сидите тут, как в клетке. А ну, позвольте мне рассмотреть вас, походите ли вы на сестрицу Александру Петровну, — сказал Невельской.
И, взяв племянницу за руки, он подвел ее к окну. Оно выходило во двор к стене, но все же тут было гораздо светлей.
Под взглядом дядюшки девица вся просияла. Она в самом деле была очень мила. У нее были живые голубые глаза.
Тетушка, объясняя степень родства, предупреждала Машу, что капитан — довольно дальний родственник. Сейчас смольнянка почувствовала возможность лукавства со стороны молодого офицера. И, как показалось ей, дело не в том, походит ли она на свою матушку. Дядя показался девушке очень молодым, и она невольно засмеялась. Но в то время, когда он увидел ее большие глаза и красиво убранные волосы, ей показалось, что он не очень красив… А уж тетушка наговорила ей: писаный красавец. К тому же он мал ростом.
— А Маша уезжает у нас, — говорила сестрица, — я нашла ей попутчика. А то и так зажилась!
Она рассказала, что обегала своих оброчных мужиков, живущих в Питере, и нашла одного из них — старовера, который через неделю едет в Галич и отвезет Машу к матери. Заметно было, что Мария Петровна рада-радешенька сбыть с рук племянницу.
Невельской, присев напротив Маши, стал расспрашивать про Смольный. Она рассказывала про то, о чем тут кстати было говорить, — про празднества, балы, подруг… Видно, воспоминания о Смольном были ей очень приятны.
— Да поедемте все вместе кататься на острова… — предложил Геннадий Иванович.
Но Мария Петровна не согласилась.
— Недосуг, братец! — сказала она.
Маша рада была дядюшке, но не только как родственнику, а как человеку, у которого, судя по его внешности и положению, она предполагала круг интересов, близкий и понятный ей. Тетушка уже ей рассказала, что он плавал с великим князем много лет, а ныне сам произведен за это в капитаны. Маша знала этих блестящих молодых людей, близких двору. На них заглядывались воспитанницы, в них видели своих будущих мужей и возлюбленных. А те — братья и родственники смольнянок — искали случая хотя бы в редкие, особые дни приехать к кузине или сестре в Смольный, чтобы получше разглядеть ее подруг.
— Видитесь ли вы со своими подругами? — спросил капитан.
— Нет… — ответила Маша; вдруг она покраснела. «Неужели, узнав о ее бедности, все отвернулись?» — подумал Невельской.
Он стал рассказывать ей о своем предстоящем плаванье. Ему захотелось заинтересовать Машу, приподнять перед ней завесу, скрывающую от нее огромный прекрасный мир, о котором вряд ли она что-нибудь знала толком.
— Ах, как вы счастливы должны быть! — сказала она. — Увидите весь мир, такие удивительные страны! Да вы, верно, и так много видели!
Он сказал, что бывал во Франции и Англии, в Греции, Италии, Алжире.
— Как бы я хотела в Париж! — воскликнула Маша.
Она опять задумалась; какая-то неприятная мысль, кажется, снова овладела ею.
— Да, а как ваше фортепиано? Я слыхал, вы покупку прекрасную сделали? — спросил Невельской, желая рассеять ее.
Маша сразу развеселилась и посмотрела на него с радостью.
Она подошла к инструменту, стоявшему в углу, открыла его, зажгла свечи и, усевшись, стала перебирать ноты.
Она проиграла Невельскому несколько вещей. Он слушал ее с удовольствием.
На душе у него стало тепло и хорошо. Он почувствовал потребность высказать ей все, что его волновало.
— Давайте сбежим! Поедемте кататься! — заявила вдруг Маша.
Они уехали на острова.
Открытый экипаж тихо катился по аллее, под развесистыми ветвями огромных дубов.
— Я откроюсь вам, Маша, — говорил он, беря ее за руку. — Я иду в путешествие не только для того, чтобы видеть разные страны. У меня есть цель.
— Какая? — воскликнула Маша, вспыхнув от любопытства.
— Теперь наконец, когда у меня есть корабль…
Она слушала с захватывающим интересом.
И тут он заговорил, что Россия бедна, что народ русский темен, что морские пути имеют огромное значение для развития народа. Он сказал, что в Сибири есть река Амур, текущая в Восточный океан… Что это океан будущего…
Маша слушала и улыбалась, все еще во власти вспыхнувшего в ней интереса. Энергия, которой дышало его лицо, его движения, и эта таинственность, с которой он начал свой рассказ, и эта поездка на исходе летнего дня среди леса — все было увлекательно. Она только плохо понимала, что он говорит. Само название реки — Амур — понравилось, но Восток и проблемы, которые он собирался решать, были темны и чужды ей, как и разговоры о бедности народа. Разве ей мало своей бедности! Он напомнил ей о горьком ее положении. Она привыкла думать и мечтать совсем о другом. Желая поддержать разговор, она сказала, что две ее подруги — сестры-сироты, воспитывавшиеся с ней вместе в Смольном, поехали в Сибирь к родным, и это, верно, очень ужасно! Все так жалели их. Маша сказала, что она задержалась в Петербурге и что жаль уезжать, а надо, и не хочется.
А капитан вдруг вспомнил каких-то неприятных ему людей и стал говорить, что ему чинят препятствия, обманывают, не дают позволения на исследование, которое он должен совершить. А тем временем англичане или североамериканцы могут занять берег Сибири…
Это уж было совсем непонятно!
«При чем же тут американцы? — подумала Маша. — Сибирь — и американцы… Ведь американцы — это совсем другое. Там белые плантаторы, индейцы, черные невольники… Ведь там тепло…» Она теперь уже ничего не понимала, но только чувствовала, что ради России ее молодой дядюшка решил пожертвовать собой и что-то сделать где-то там, в Сибири.
Ее только смущало, что ему препятствуют и что он заботится о народе. Разве не все благополучно при императоре Николае? Странно, о каком тяжелом труде во имя будущего он говорил? Ведь все прекрасно и все правильно, император все знает — так их учили.
